«Альпинизм не умещается в привычные спортивные рамки. Восходители сродни таким людям, как полярники, космонавты, исследователи океана. По-настоящему греет им душу только поединок со стихией гор. Все там, в горах, может сломаться, искрошиться, сгореть. Лишь одна материя неподвластна всемогущей высоте – человеческий разум, его высокий свет.»
Газета «Советский спорт», 1986.
Весной 1992 года совместная казахстанско-японская экспедиция подошла под Эверест со стороны Тибета. Из восьми японцев только руководитель экспедиции Мотому Омио имел опыт высотных восхождений. По договоренности с японцами четверка казахстанцев (Валерий Хрищатый, Юрий Моисеев, Владимир Сувига, Виктор Дедий) прокладывает маршрут по непройденному, самому длинному Северо-Восточному гребню с ледника Ранью-ла через седловину Ранью-ла и устанавливает три промежуточных лагеря. Англичане неоднократно пытались пройти этот гребень, только одной двойке удалось преодолеть большую его часть и пеникол (зубчатый гребень) и с высоты 8300 спуститься на Северное седло.
Трое шерпов должны были подносить на маршрут необходимые грузы, но один из них заболел, а двое других не справлялись со своей задачей, и работа четверки усложнилась, так как часть работы шерпов легла на их плечи.
На обработку маршрута ушло 37 дней – с 9 апреля по 16 мая. Были выкопаны две снежные пещеры – на 7090 (лагерь 4) и на 7900 (лагерь 5), на 8300 установлена палатка лагеря 6, провешено 80 концов верёвки. Работали без кислорода с расчётом на бескислородное восхождение.
Сувига:
«Наш маршрут был длинный, как спокойная старость – 4000 метров верёвки! Мы собирались поставить шестой, штурмовой лагерь, и выйти на восхождение. Нам рассказывали, что после длительной непогоды с середины мая до наступления муссона недели две стоит хорошая погода. Из лагеря 6 после двух безуспешных попыток нас вышвырнула непогода. Мы с Юрой работали впереди, когда началась гроза. Холодно, ветер валит с ног, и вдруг наступает полное затишье, только тихо-тихо падает снег. Юра высунулся из-за гребня и застыл, как вкопанный.
- Чего встал? – спрашиваю.
Он отвечает:
- Током ударило. Боюсь…
Через 40 минут подошли ребята, мы подождали ещё час и повернули вниз. Юра с Витей спускались по простому пути, мы с Валерой пошли по верёвкам. По пути нас чуть не сдуло, ветер поутих только ниже 7900».
Хрищатый:
«17 мая ураганный ветер не позволил нам выйти на штурм вершины. 18 мая ветер той же силы. Это уже третий день на высоте 8300, без использования кислорода сидеть здесь больше нельзя. Силы тают. Мы спустились в базовый лагерь на двухдневный отдых, большего позволить себе не могли, потому что на 27 мая были заказаны автомашины и экспедиция заканчивала свою работу.
Тройка японцев в сопровождении трёх шерпов вышла из лагеря АВС 15 мая, вечером достигла лагеря 4 и, прижатая непогодой, вынуждена была отсиживаться там 2-3 дня. 22 мая, плохо отдохнувшие, мы своей четвёркой отправились из базового лагеря в верховья ледника Восточный Ронгбук в лагерь АВС. По плану 23 мая мы должны были подняться в лагерь 4, 24 перейти в лагерь 5, 25 выйти из пятого лагеря на штурм, минуя лагерь 6 и спуститься как можно ниже, 26 вечером должны быть в базовом лагере. График жёсткий и напряжённый, но таков был наш последний реальный шанс.
Мы шли в лагерь АВС, а японская двойка (третий почувствовал себя плохо и повернул обратно) уже имела холодную ночевку выше лагеря 5 (8000). Поскольку связь была прерывистая, мы об этом пока не знали. В лагере 4 нас ожидала новость, круто изменившая наши планы и разрушившая надежды на штурм – японской двойке предстояла уже третья ночь без палатки между лагерями 5 и 6. Получалось, что за три дня они не смогли преодолеть расстояние по обработанному гребню в 20 перильных веревок! Омио, в целях экономии кислорода, по радиосвязи отправил шерпов из лагеря 6 вниз. Вершина превратилась в мираж.
Куда-то ушла усталость, и в 22.30 мы вышли из лагеря 4, в полной темноте перебрались через трещину, с трудом отыскали под свежевыпавшим снегом перильную веревку и, проваливаясь по колено, медленно, при свете фонариков, пошли вверх. Резко похолодало, глубокий снег вернул в нас усталость, поэтому, как бы мы ни стремились, темп движения был невысоким.
Команда японских альпинистов, надеясь на кислород, не получила должной акклиматизации. Они использовали живительный газ только во время сна, днем двигались без кислорода, что привело их к задержке в лагере, а потом на пениколе между 5 и 6 лагерями. Пеникол имеет определенные технические сложности, но, на мой взгляд, далеко не запредельного характера. При его обработке после второго взлета на 72 веревке от перевала Лакпара на высоте 8200 мы наткнулись на труп. Это был кто-то из британской экспедиции 1982 года, руководимой Крисом Бонингтоном, а до этого в пятистах метрах выше лагеря 4 на высоте 7200 мы обнаружили следы экспедиции. Видимо, здесь у них была снежная пещера. Ураганные ветры выдули снег и обнажили часть вещей британцев – два спальных мешка, два рюкзака, два каремата и дневник одного из восходителей.
24 мая в 5.30 пришли к пещере лагеря 5, позволили себе короткую передышку, попили чаю и в 7.30 пошли дальше. В трех веревках от лагеря 6 увидели Мотому Омио. Он был невменяем. С трудом уговорили его двигаться вверх к палатке, подчинялся японец нехотя и все время пытался уйти вниз. В лагере 6 оставались последние 4 баллона с кислородом – этого должно было хватить на спуск одного человека. Напарника Омио Хоши с ним не было. На перилах в ста метрах от палатки мы обнаружили жюмар Хоши и прислоненный к скале ледоруб. Самого Хоши не было ни в лагере 6, ни на оставшемся до палатки участке перил. Спуститься и искать его на снежных полках уходящего вниз кулуара у нас не было сил, а визуальный осмотр результатов не дал. Во время непродолжительного просветления Омио сказал, что он послал Хоши в лагерь 6 за кислородом, а сам в это время подтаскивал рюкзаки. Жаль. Мы немного опоздали, хотя сделали все возможное.
Ночь почти не спали, в палатке постоянно горел примус и в котелке растапливался снег. Лицо предельно обезвоженного Омио было сильно обморожено, пальцы на руках должны были скоро почернеть, но пока он ничего этого не замечал. Его сознание прояснялось лишь моментами, и мы никак не могли заставить его одеть кислородную маску – подсознательно он продолжал экономить кислород, уверенный в том, что завтра мы вместе предпримем штурм. До него не доходило, что Хоши уже нет.
Утром 25 мая нам с трудом удается принудить Омио к спуску. Он нас ругал, уговаривал и никак не хотел уходить вниз. Чего мы только от него не наслушались! Уводили его по маршруту через Северное седло, а вершина была так близка! До нее оставалось не более 5 часов работы.
Двух баллонов с кислородом Омио не хватило до Северного седла, с потерей высоты к нему вернулось осознание реальности, наступила депрессия и упадок сил. Темп движения резко упал, и дальше седла в этот день уйти не удалось.
Смешанная австрийско-немецкая команда предложила нам свои палатки под ночлег, до палаток американцев, стоящих неподалеку, дойти для Омио было свыше его сил. Американцы принесли нам продукты, потому что большую часть своих продуктов и личных вещей мы оставили в лагере 4 перед выходом на спасательные работы.
Американские парни нам здорово помогли, в этой и других ситуациях они выглядели очень достойно.
Мы накормили и напоили Омио, поели сами. Я уснул. Казалось, что я провалился лишь на мгновение, когда услышал снаружи английскую речь с немецким акцентом и удары по палатке сверху лыжной палкой. Нас будили, чтобы мы начали пораньше спуск с седла, пока солнце не сделает склоны лавиноопасными. Меня это возмутило – мы сами знаем, что надо делать, но тут в палатку влез австриец, предоставивший нам вчера ночлег, и с вежливой улыбкой предложил снести до АВС кульки с грузом по 4-5 килограммов, причем такой же груз он приготовил и для Омио, хотя видел, что накануне мы едва притащились.
Что может быть тяжелее спасательных работ? Когда они проводятся, люди вокруг оказывают содействие и всяческую помощь, потому что в таких случаях речь идет о жизни и смерти, а тут нас просят помочь в переноске грузов, пустив для этого на ночлег в свою палатку! Я пытался объяснить австрийцу, что мы третьи сутки на ногах, две ночи не спали, что у нас пострадавший, который сам едва идет, но ответ добил нас окончательно: показывая на кульки, он сказал, что если это слишком тяжело, то какую-то часть мы можем оставить.
Оставшиеся несколько сот метров до АВС мы спускались почти целый день. Пришли, шатаясь из стороны в сторону, сбросили в немецком лагере их грузы, благоразумно отказавшись от предложенного чая. На этом закончилась наша совместная экспедиция. Мы уходили из-под Эвереста, унося в сердцах боль от потери Хоши, несбывшуюся мечту достичь вершины и надежду когда-нибудь вернуться к ней».
Сувига:
«Когда мы узнали о случившемся, то не надеялись увидеть японцев живыми, думали, вот-вот наткнёмся на их тела. Уже заканчивался длинный частокол гребня, когда на конце третей верёвки мы увидели машущего руками Омио. Я обрадовался, спрашиваю, где Хоши, а у него «крыша едет», он открывает рюкзак и делает движения, будто достаёт несуществующую горелку, кастрюлю и приговаривает: «Мэни-мэни ти…». От кислорода он отказался – завтра на вершину, зачем же тратить? До лагеря его надо было поднять верёвки на три. Прошли верёвку, ещё полверёвки, там стеночка, пологая полка, на ней стоит ледоруб и на верёвке висит жюмар Хоши под левую руку. Следы оборвались. Витя первым поднялся в лагерь 6, к палатке явно до нас никто не подходил, тогда я оставил рюкзак и пошёл искать. Дошёл до полки, взялся за жюмар Хоши, максимально откинулся влево – там карниз и километровый обрыв, потом вправо – там пологий склон. Нигде не видно ни следов, ни пятен крови. Может быть, когда-нибудь его тело выдует, как тело англичанина.
У японцев не было никого, кто мог бы подняться на эту высоту – это должны были сделать мы, и надежду на восхождение пришлось оставить. Я нёс вниз спальный мешок Омио, в котором он провёл три страшные ночи – это был кусок льда…».
Над склонами Эвереста периодически раздавалось громкое, настойчивое Сувигино: «Квикли (англ. Quickly – быстро), твою дивизию…», выражение, из которого японец мог перевести только первое слово, а интонация, с которой произносились остальные слова, пугала и заставляла передвигать ноги.
Фотографию найденного альпиниста отправили в Британский альпийский клуб. Хрищатый получил письмо от Криса Бонингтона, в котором была выражена благодарность и сказано, что по волосам и эмблеме на костюме установлено, что это тело Пита Бордмэна.
Ерванд Ильинский:
«Людмила Савина – целеустремлённый и собранный человек, а это важнейшие качества. Когда Лавров и Фарафонов ушли на штурм без неё, я не увидел в этом трагедии. Несмотря на то, что альпинизм – спорт коллективный, в конечном счете, каждый должен работать сам за себя. Возможно, они поступили правильно. Я видел в подзорную трубу, что из лагеря 8300 они вышли двумя связками, одна работала быстрее, другая – медленнее, но это вопрос уже спортивный.
Я наблюдал за командой россиян и считаю, что у них вполне были решены вопросы с диспансеризацией, потому что они явно не были абсолютно здоровыми. В трубу я видел, как они вышли на вершину, потом пошли на спуск, и затрудняюсь сказать, что произошло на самом деле, так как спускались они довольно бодро и внешне ничего не говорило о том, что может произойти трагедия. Возможно, у них кончился кислород и один остановился и лёг, а второй не смог его остановить. Не могу сказать, кто, потому что после того, как они взошли на вершину, связи с ними не было, а в трубу я не могу угадать, кто есть кто, но на спуске со второй ступени я видел человека в нашей форме. Я решил, что второй уже спустился, потом увидел, что человек, который топтался на краю ступени, поднялся на гребешок, сел, и здесь облако закрыло гору и больше видимости не было, а позже их нашли мертвыми метров на 200 выше по склону от того места, где я видел человека. Думаю, что один остался лежать выше, и я его не увидел, второй подошёл к нему, а на дальнейшие действия сил уже не хватило.
После гибели россиян Гия Тортладзе и Ринат Хайбуллин отказались от восхождения, мотивировав тем, что не могут переступить через гибель товарищей. На этом держалась школа советского альпинизма – как только произошёл несчастный случай, так сразу никто никуда не идёт, пока не будет произведён разбор несчастного случая. Думаю, что Ринат – человек грамотный и трезвый, переработал на старте, и когда посмотрел, что бывает с теми, кто недостаточно подготовлен, правильно оценил ситуацию».
Г. Муленкова
