Я пришел к выводу, что альпинистская или спортивная мораль в момент штурма несколько отличается от морали общечеловеческой. Когда мы с Костей Фарафоновым ушли вперед, «оставив» Люсю Савину, мы повели себя не по-джентльменски, но мы никого не бросали умирающим. К тому же у каждого свой темп и в этом месте ходят по одному. Один ставит подачу кислорода 3,5 литра в минуту и идет быстро, другой ставит 1,5 литра и идет медленно, но у него в запасе много кислорода. Взойти хочется каждому, и как это сделать – проблема каждого.
Мы вместе с Костей сходили на Победу и Хан-Тенгри, работали с клиентами на Мраморной стене и в Международном альпинистском лагере, я его уже чувствую на уровне инстинкта и доверяю ему, поэтому мы пошли вдвоем.
Мне повезло – я новичок в Гималаях, а попал в самую сильную группу: у Моисеева 4 восьмитысячника, у Маликова – 2, у Тортладзе – 2. Я был уверен, что с такими мужиками как-нибудь прорвусь. Гора, как всегда, распорядилась по-своему. После гибели российских ребят Гия Тортладзе сказал, что не может переступить через трупы своих друзей. У нас было пять выходов – акклиматизационный до 7000, два грузовых до 7800 и 8000, штурмовой до 8300, там были две ночевки и резервный выход, когда мы взошли на вершину. На четвертом выходе заболел Моисеев, мы набрали в брошенных лагерях полупустые и почти пустые баллоны, и на этом кислороде Юра продержался ночь. На 8300 мы сидели с глазами навыкат от гипоксии, две ночи спали без кислорода в целях экономии, но маски на всякий случай были под рукой.
9 мая Шофик с Люсей связались, прошли метров 50 и вернулись из-за сильного ветра. Мы с Костей постояли минут 20, переминаясь с ноги на ногу, одели маски, прошли метров 30 до веревок и тоже вернулись, чтобы не сдуло. Наутро ветер не утих. Я спал с краю и должен был выйти из палатки первым, за мной вышел Фарафонов. Мы допустили непростительную ошибку, не посмотрев утром друг на друга, возможно тогда стало бы ясно, что Олег болен. Ему надо было сказать – пацаны, мне плохо.
Олег Маликов был самым здоровым среди нас. Там, где я проходил отрезок маршрута за 8 часов, он ходил за 5 часов 30 минут. Мы с Костей ушли, а Шофик с Люсей его спасали.
Группа разбита, настроение пораженческое, экспедицию можно свернуть, так как результат уже есть, но в базовом нам говорят, что у нас есть еще один шанс. Мы отдохнули 4 дня, потратив их на лечение своих болячек. Доктор Макаров заставлял нас полоскать горло, делал нам уколы и ингаляции и кормил пилюлями.
16 мая вышли в АВС. Во время первого выхода этот отрезок пути мы преодолели за три дня, после акклиматизации прошли его за день. 17 мая поднялись в первый лагерь, 18 – во второй, где стояли полторы палатки – одна целая и одна порванная. В нашей группе были Шавхат, Люся, Костя и я, во второй – три Димона (Греков, Муравьев и Соболев). В целой палатке ночевали вчетвером, порванную подвалили камнями и в целой половинке спали втроем. Я нашел брошенный корейский баллон, проверил редуктором – 180 атмосфер! Взял его и на другое утро, неся на себе все свое бивачное и штурмовое снаряжение, около 8000 одел маску, не мудрствуя поставил подачу 1,5 литра в минуту и пошел дальше. На 8300 меня ждали полтора баллона, и я не боялся тратить кислород.
В шесть пришли в лагерь. Шавхат чувствовал себя очень плохо, он захлебывался от кашля и, наверное, понимал, что ближайшую ночь может не пережить, поэтому в семь часов он начал спуск, а так как намеревался идти на вершину без кислорода, мы нашли ему медицинскую резервную маску и кислород. К тому времени мы уже напахались и надышались морозного воздуха.
Мы рано поужинали, пили чай, развели сухие соки, залили термоса и подготовили все к тому, чтобы утром не тратить время на чай и завтрак. Будильник поставили на 2 часа, встали вовремя, собрались, выпили все, что можно и снова натопили воды, чтобы максимально зарядиться.
Ветер был послабее. По плану в половине пятого к нашей палатке должны были подойти Димоны, которые ночевали метров на сто ниже в брошенной корейской палатке. Мела поземка, и видимость была плохая, луны не видно, фонарики были все, но батарейки надо было экономить на спуск, поэтому, когда ребята подошли к нам, мы решили еще подождать.
Рассвело в половине седьмого. Первыми вышли Греков и Муравьев, кому-то нужно было выйти из палатки следующим, но все как-то замешкались. Я разозлился, и поскольку сидел с краю, одел кошки и вышел. У меня был 10-метровый конец веревки, я закрепил его на себе, потому что прямо от палатки начинались перила. Греков и Муравьев шли метров на 50-70 выше, за мной вышел Фарафонов, за ним – Савина и Соболев. Потихоньку мы начали сбиваться в кучу. Скалы были средней сложности, старых перил на них было несколько, и все сопливые, я пошел чуть вправо по веревке, которая показалась мне надежнее остальных, и к выходу на гребень я оказался впереди всех, а буквально через пять минут меня догнал Костя. В этом месте мы увидели на снегу снаряжение нашей экспедиции – пуховку и гортекс, приваленные камнями, и ледоруб. Кто оставил все это – неизвестно, сознание не работает дальше того момента, что это – наше. Теперь надо траверсировать гребень, и я предлагаю Косте связаться веревкой, которую я нес.
Пошли по несложному снежному и скальному гребню малой крутизны, к первой ступени нашли двое перил, одна верёвка была наша. Скалы средней сложности, потом зубчатый пилообразный гребень, где приходилось петлять и делать зигзаги, где-то с середины гребня между первой и второй ступенью рельеф усложнился – там почти горизонтальные полочки, побитые кошками, натоптано. Двигаться надо было, придерживаясь рукой за скалы, ни в коем случае нельзя наклоняться, потому что кошки в этом случае соскальзывают. Здесь мы страховались через точки опоры – рельеф разрушенный и было достаточно выступов, чтобы закладывать за них верёвку.
Переход ко второй ступени мы назвали мышеловкой – это замороченный рельеф и старые верёвки, за которые можно зацепиться кошкой. Прямо перед второй ступенью метров 50 или 60 очень напряжённого траверса, где болталась потёртая импортная верёвка – здесь мы страховались и выдавали друг другу, потом шатающаяся лестница на второй ступени длиной 3-4 метра, вся запутанная, где висит целый пук верёвок. Там мы тоже страховались и жюмары вщёлкивали на хорошие верёвки. Каждая экспедиция там что-то оставляла, поэтому выбор верёвок был. Выход с лестницы – это нечто ужасное. В обмундировании, в кошках, в толстых перчатках прямо с шатающейся лестницы переходишь в лазание. Это было посложнее, чем всё остальное на маршруте, зато после второй ступени идёт широкая полоса, как дорога. Я шёл первым, Костя меня страховал, и вот на снегу я заметил две чёрточки, подойдя ближе, увидел, что это россияне Ваня Плотников и Коля Шевченко. Мы подошли к ним в 11.20, они лежали ближе к обрыву, Плотников в пуховке и навзничь, Шевченко в одной рубашке. Мы здесь же связались с базой и сообщили, что обнаружили тела пропавших ребят. Они погибли 7 мая.
Около 12 часов у меня кончился кислород. Я заранее рассчитал, поэтому остановился, когда монометр показывал 5-10 атмосфер, и заменил пустой баллон на полный. Начались крутоватые скалки со старыми перилами, верёвки не столько помогали лезть, сколько показывали направление.
И последний 50-метровый фирновый взлёт был достаточно сложный технически. Ильинский предупреждал нас, что в этом месте надо прижиматься к скалам, потому что слева крутой лёд. Когда мы подошли к этому месту, я предложил Косте поменяться. Я устал, мои психологические силы были на пределе, и Костя пошёл первым, причём довольно быстро, ещё и поддёргивал меня.
После снежного взлёта – пологий подход к самой треноге на вершине, которой мы достигли в 1.30 20 мая. Связались с базой, сообщили, что мы на вершине, и шеф велел не сидеть там, а сваливать вниз. Мы сделали фотографии, посмотрели по сторонам и минут через 10 начали спуск.
На 8700 встретили Люсю и трёх Димок. Они шли в нормальном темпе одной группой, никто не отставал, пятым за ними шёл 56-летний болгарин. Когда спускались по лестнице, у меня заклинило кошку, а я уже поехал на «восьмёрке». Чуть не перевернулся вниз головой. Немного передохнув, стал спускаться дальше.
В районе 8500 на гребне перед первой ступенью лежит индийский альпинист, и место там такое, что тело не обойти. Неприятно, но пришлось пройти совсем близко. На 8300 вернулись в 4.30. Мы затратили 6 часов на подъём и 3 часа на спуск. Газа было много, отпивались, светило и пригревало солнце. У нас был кислород, мы чуть-чуть дышали, даже вздремнули, а четвёрки всё не было. В 20 часов мы начали волноваться, так как темнело в 21. В 21.30 мы увидели свет фонарика, они были близко, но шли медленно и пришли к палаткам в 23.
Мураш поздоровее, поэтому пошёл ночевать в свою палатку, а остальные залезли к нам. Мы много пили, ели и снова топили лёд. К часу ночи начали укладываться спать. Палатка стояла чуть в наклон, и можно было спать плечами вверх, снег под ней вытаял, и с краёв мы скатывались в центр.
Соболев лежать не мог – он сидел с кислородом. Костик и Люся устроились в дальнем углу палатки, мы с Грековым улеглись рядом, а он здоровый, у него плечи гребца и одним плечом он давил на меня. Было тяжело. Рядом лежал кислородный баллон, монометр показывал 0, но я достал из рюкзака маску и смотрю – датчик показывает, что есть подача! Шипит!
Я надел обледенелую маску, она была мокрая, скукоженная, но я припал к ней, как к родной. Поставил 0.5 и дышу, мне стало лучше, я даже прилёг, а ночью меня толкает Греков: «У тебя кислород есть? Дай подышать». Мне снова плохо, я говорю: «Давай обратно». Так несколько раз.
Встали в 7.30, глотнули из термосов и начали по одному уходить вниз. Я вышел первым, спустился к палатке, где ночевал Мураш, поговорил с ним, как он жив-здоров и пошёл дальше. К 18 часам был в АВС.
С. Лавров
