Утром мы выехали из Катманду и в 17.00 были на границе с Китаем. Сразу почувствовалось, что мы попали в Тибет, потому что, выехав из Непала, оказываешься в огромном каньоне и понимаешь, что Тибетское плато находится значительно выше.
На границе стоит небольшой непальский посёлок, а выше большой китайский город, в котором мы переночевали. Город поразил нас тем, что люди живут на крутом склоне, к которому город буквально прилепился, и ходят здесь по лестницам. Они рождаются и умирают на стене.
Китай ощущался во всём – кормили всякой невидалью, например, куриными лапками или свиными ушками, а куда делось то, что является продолжением ушей и лапок – неизвестно. Везде стоят китайские термосы, продают пиво с обязательной надписью на русском языке.
Из висячего города дорога шла по каньону. В стене которого она и прорублена. Джипы постепенно набирали высоту, поднимаясь на Тибетское плоскогорье. Высшая точка этой дороги перевал 5300, немного спустились с него и оказались в холодной высокогорной стране. Снега нет, его здесь выдувает, из плоскогорья торчат восьмитысячники, как сказал Олег Маликов – перед нами расстилался Гималайский «мелкосопочник».
Нас поразили тибетцы – люди, живущие первобытнообщинным строем, они на нас смотрели, как на космонавтов.
Ночью приехали в китайский город на высоте 4300. Поселились в неотапливаемой гостинице, где мы прожили три дня для акклиматизации. Над городом стоит огромный тибетский монастырь, местами разбитый и разрушенный. Похоже, что раньше там жили тысячи две монахов, теперь только несколько человек. Мы были на службе в этом монастыре, оставили там 13 долларов и 13 человек взошло на вершину, включая двух россиян и канадца.
Три дня мы бегали для акклиматизации на склоны, нашли пещеру, в которой жил отшельник. На четвёртый день сели на джипы и поехали в базовый лагерь. Дорога на удивление была в хорошем состоянии. Проехали монастырь Ронгбук и добрались до базового лагеря на высоте 5300. Здесь стоят каменные строения в стиле китайской стены, но в них невероятно холодно. Мы поднялись выше метров на 500 и установили свой базовый лагерь, где посреди большой поляны круглая возвышенность и хороший вид на Эверест. На этом месте выбивают таблички в память о погибших.
Начали работать вверх. Наняли караван яков, с караваном вышли в лагерь АВС на 6300 м. Через три дня были на месте – дальше яки не ходят. Дорога сюда в верхней части идёт как бы по специально образованной на леднике каменной полосе.
Установили лагерь АВС, растянули большую палатку-кухню, освоение пространства которой немедленно начали два шерпа (повара). Мы посовещались и решили, что первыми на перевал Норд-кол выходят группы Гатаулина и Сувиги. Группа Сувиги: Молотов. Фролов, Соболев. Группа Гатаулина: Овчаренко, Савина, Фарафонов. Подъём на перевал проходил по крутому ледовому склону с нависшими местами сераками. Это единственно объективно опасное место, где на голову может что-нибудь свалиться. Мы установили на перевале лагерь, переночевали и спустились в базовый лагерь, а вверху работали следующие группы, они забросили грузы и кислород. В следующий выход через три дня мы поднялись в АВС. Потом на Норд-кол, взяли оборудование для установки лагеря на 7800 и установили там лагерь 2. Склон между первым и вторым лагерем – это крутой фирн, с 7500 начинаются несложные скалы и на 7800 чувствуется, что это район высотного лагеря, потому что здесь разбросаны кислородные баллоны, снаряжение и закреплены старые палатки.
В лагере 2 мы переночевали и спустились в АВС. Шеф отдал распоряжение сделать ещё одну ходку, но мы решили спускаться вниз, а Гатаулин и Фарафонов сделали ходку на перевал и спустились, когда мы уже были на отдыхе. Так распались наши группы. Мы остались с Люсей в группе Сувиги.
В следующий выход я для себя решил, что нужно попробовать взойти на вершину. Группа ушла в АВС, я вышел на следующий день. Я понимал, что не смог бы работать долго на высоте, поэтому старался меньше быть на высоте. Мы надеялись, что какая-нибудь группа поставит лагерь на 8300, но тут на втором выходе заболел Моисеев. Мы поставили лагеря 1 и 2, группа Моисеева (Лавров и Маликов), вышла с 7800 с целью поставить лагерь 3 на 8300, но дошла только до 8000. где и оставила палатку и кислород.
Выходя из АВС, мы посоветовались с Сувигой и взяли кислород с расчётом на то. Чтобы идти на вершину. Переночевав на Норд-коле, заболел Соболев. Он попытался выйти с нами на 7800, мы решили, что есть шанс. Встал вопрос с Люсей. Мы пришли к тому, что надо поговорить с ней, чтобы она осталась, и, надо отдать ей должное, она сразу согласилась с нашим решением. Наверх мы взяли палатку, так как не могли найти ту, которую забросила группа Моисеева. Спальники оставили, так как на вес этих спальников можно было набрать много газа. Нужно было взять ещё одну горелку, и тогда бы мы чувствовали себя комфортно.
При подъёме вверх я встретил Моисеева, он сообщил, что оставил один баллон кислорода на 8000. Я сказал, что беру один баллон, но воспользуюсь и его кислородом. На 8000 мы нашли их заброску, я взял ещё один баллон и мы пошли наверх.
На 8300 в прошлогодних разорванных палатках я нашёл корейские продукты – своих мы взяли очень немного. Установили штурмовой лагерь и заночевали. Газ горел всю ночь, полулёжа-полусидя провели ночь, площадка под нами была маленькая. Выход планировали часа на 4 утра, но спать прилегли без кислорода и сначала долго не могли уснуть, а потом не могли проснуться и вышли в 8.
Метров через 80 начались скалы, на них местами висели старые разорванные верёвки, браться за которые было опасно. Я прикинул, какие здесь дуют ветры, что настолько рвёт верёвки. Скалы были несложные, но состоящие из плит, наклоненных в нашу сторону, работали постоянно в напряжении.
Часа через два мы вышли на гребень. У меня было два баллона кислорода, у мужиков по одному. Я снял один баллон и привязал его к куску красной верёвки прямо на выходе на гребень – он мне пригодится на спуске и послужит ориентиром поворота с гребня.
Пройдя по гребню метров 200, мы увидели человека, лежащего в нише между льдом и скалами, где выдут снег. Он полностью экипирован, в одежде и в кошках, на поясе зажим – такое впечатление, что он просто прилёг отдохнуть.
Подойдя к первой ступени, долго совещались, где подниматься. Я вылез первым по скально-ледовому внутреннему углу, мужики поднялись за мной и повесили там верёвку. Дальше шли по гребню. Ко второй ступени он стал более узким, а в сторону Непала обрывался крутой стеной. Подошли под вторую ступень – метров 60 очень крутых скал. По полкам вправо-влево поднялись под китайскую лестницу длиной метров 8, закреплённую на крючьях, при подъёме она болталась под ногами. С лестницы скользкий переход в нишу и выход на пологий участок – очень неприятное место. Я шёл с подачей кислорода 1 литр, здесь включил два.
На подъёме я периодически просил Вову связаться с шефом по радиосвязи, чтобы узнать, с какой стороны обходить очередной жандарм на гребне. Шёл первым, несколько раз залазил не туда, приходилось спускаться и обходить жандарм в другом месте. Работали несвязанными. Вышли не предвершинный склон, названный в литературе запятой. Крутой склон с глубоким высотным снегом, который не топчется – он пушистый, как крупа. Склон очень крутой, шеф рассказывал, что в 1990 году они поднимались там по жёсткому фирновому склону и боялись, чтобы кто-нибудь оттуда не слетел.
Мы протоптали этот склон наверх и подошли под вершинную башню, по полке прошли вправо и справа-налево по наклонным полкам стали выходить на предвершинный гребень. Выйдя не него, прошли метров 200 по вершинному куполу, оказались на скалах перед вершиной и влево метра через четыре вышли на высшую точку Эвереста. Эти четыре метра влево-вверх образованы пирамидой, которую в своё время поставили на вершине китайцы, за долгие годы её затянуло льдом и фирном, и теперь из снега торчит только макушка. К этой треноге привязана куча флагов, среди которых я вдруг увидел флажок Казахстана – за два дня до этого его оставил Букреев, поднявшись на Эверест с другой стороны. Он передавал привет нашей экспедиции и привет лично от тренера Индонезийской экспедиции тренеру Казахстанской экспедиции. Я забрал его флажок и в базовом лагере отдал его Ильинскому.
Мы с Молотовым посидели минуты три на вершине и начали спускаться вниз. Пройдя увалы вершинного купола, на плитах встретили двойку Сувига – Фролов. Я сказал Володе, что мы побежали вниз, потому что светового времени оставалось мало, и пусть они валят за нами вниз. У мужиков в это время кончился кислород.
Спускаясь по фирновому склону, я нашёл старую верёвку, и это облегчило и ускорило достаточно опасный спуск по запятой. Я старался спускаться побыстрее, перед спуском со второй ступени у лестницы кончился и мой кислород, я снял баллон. выбросил его, и, избавившись от 5 килограммов лишнего веса, почувствовал облегчение. Очень пригодилась верёвка, повешенная на первой ступени, потому что там достаточно скользкое место. Я спускался по гребню до полной темноты, потом сел и стал ждать.
После первой ступени гребень сильно размазан в тибетскую сторону системой плит, разрезанных маленькими полочками – на нём можно запросто разминуться. Прождав около часа, я услышал голос ниже меня. Это был Молотов. Я спустился к нему, мы выкопали на небольшой снежной полочке нишу и стали ждать. Было абсолютно темно. Думаю, что к этому моменту мы уже подморозили глаза и плохо видели – как нам потом объяснили врачи, в глазном яблоке есть палочки и колбочки, которые от температурных изменений постепенно отмирают и нескоро восстанавливаются.
Прождав около часа, мы услышали голоса на гребне, увидели свет фонарика, покричали, и ребята спустились к нам. Приняли решение спускаться вниз, чтобы не замёрзнуть, и пошли по достаточно крутому склону, состоящему из наклонных плит, небольших стеночек и фирновых полок. По нескольку раз каждый из нас скатывался вниз, останавливаясь на фирновых полках. Один раз я пролетел достаточно много и вполне ощутил прелесть свободного падения. Мне повезло – я приземлился на достаточно длинный фирновый склон, перевернулся вниз головой и остановился. При этом у меня улетела одна рукавица, пришлось снять вторую и надеть на руку внутренник рукавицы, а на вторую – верхний гортекс.
В этот момент мы уже прошли верхний пояс скал и начали спускаться по более пологому склону. Тут мы понимали, что наша задача сейчас не в том, чтобы спуститься в палатку, а просто спускаться куда-либо и когда рассветёт, сориентироваться, где находимся.
Несколько раз мы останавливались на час-полтора отдохнуть. Потом почувствовали, что склон становится более крутым, вдруг Сувига сорвался и остановился метрах в пяти ниже. Я начал кричать, минуты через две он отозвался, сказал, что он неудачно прилетел боком на камень и чтобы я к нему не спускался. Я ответил, чтобы он не морочил мне голову, обошёл стороной это место и подошёл к нему сбоку. Володя был цел, но, кажется, сломал рёбра. Подошёл Молотов, мы прикинули, что до рассвета остаётся часа два и решили ждать утра.
Забравшись в нишу между выступающими скалами и ледовым склоном, прождали до утра и даже поспали. Проснувшись, я открыл глаза, понял, что уже светло, но я ничего не вижу, кроме контуров предметов боковым зрением. Я спросил у Сувиги, как у него с глазами, но он тоже не видел. К счастью, у Молотова видел один глаз, и все пошли за ним.
Мы думали, что находимся между 7800 и 8300, если смотреть вверх, правее на склоне северной стены Эвереста. Потом оказалось, что направление мы выбрали правильное, так как выходит надо было на контрфорс, а с высотой мы немного ошиблись. Начав выход на контрфорс, Сувига ушёл прямо вниз по склону, забирая правее вниз на контрфорс, я шёл за Молотовым, но рельеф заставлял немного набирать высоту наверх – так были расположены полки.
На контрфорсе встретились с потерявшимся Фроловым. Я начал понемногу видеть и разглядел, что Сувига вышел ниже на контрфорс и спускается к лагерю на 7800. На высоте примерно 8000 я встретил идущих на встречу двух человек – это был шерпа и Сван Афи. Мы вначале попытались заговорить на английском, потом он спрашивает: «Серёга, это ты что ли?». Он меня напоил, и я пошёл дальше.
На 7800 я залез в верхнюю палатку, а в ближней были Сувига и Молотов. Минут через 15 подошёл Фролов. Я видел, что он в тяжёлом состоянии, он неадекватно реагировал на обстановку и были достаточно серьёзные обморожения. Включил ему кислород, поставил максимальную подачу в 4 литра на всю ночь, пару раз менял ему кислородные баллоны. В верхней палатке не оказалось спичек, хорошо, что в это время спускались шерпы, которые делали заброску для корейцев на 7800, я взял у них спички, зажёг газ и начал топить снег, потом покричал вниз Сувиге, что у нас больной. Он спросил: «Ты больной?». Я ответил, что не я. «Ну пошли его подальше», - посоветовал Сувига. Как потом выяснилось, он решил, что Фролов ушёл ниже, а ко мне забрёл иностранец. Утром Фролов чувствовал себя неплохо, даже сам в нормальном темпе спустился на Норд-кол. Мы встретили на перевале группу россиян. Они сообщили, что попытаются выйти на штурм. Я рассказал Коле Шевченко о кислородном баллоне, который остался на гребне. Мы простились и ушли вниз в АВС, не зная, что видим ребят в последний раз.
Последние шаги в АВС были самые тяжёлые. Как выразился доктор Валентин Макаров, это был поход рахитов на Стамбул. В АВС нас встретила Люся, она нас обогрела и наколола нам задницы. Только здесь мы поняли, что спустились.
Наутро вышли в базовый лагерь, спустились за день, но это стоили нам больших сил. За нами спускались якмены со своими яками, и в течение пяти часов на спуске я слушал беспрерывную тибетскую песню, внизу на повороте в базовый лагерь я остановился попить воды, они меня обогнали и встали на ночёвку. Я опять почувствовал разницу двух миров: они укрылись тряпками, а вокруг Гималаи…
Сергей Овчаренко
